... Сказать, что она меня бросила, я не могу: она меня никогда и не поднимала... Сказать, что мы с ней расстались, тоже не могу: мы с ней никогда и не сходились... Сказать, что она меня не любила, значит, ничего не сказать: я ведь до сих пор не знаю, как она ко мне относилась... Сказать, что у нас был роман, тоже нельзя: не было романа, не было даже повести... Так... Маленький рассказик... Всё равно, она бы не смогла любить меня так же, как я её — любовь у неё уже была. И вообще, ей нравились мужчины, а мне — женщины...
* * *
Короче, грусть-тоска меня одолела и чтобы не околеть совсем, решил я «пойти по бабам». Достал свой старый блокнот, сел у телефона и...
* * *
Так-так, посмотрим. Вика! Набираю номер...
— Привет, Викуля! Как дела?
— Кто это?
— Ты что, меня не узнаёшь?
— А-а, Вова, это ты...
— Какой Вова? У тебя три попытки...
— Не знаю. Если не назовёшься, я положу трубку.
— Ладно, это Лёша! Мы вместе поступали в институт.
— Ой, извини, обозналась. Ты мне так давно не звонил.
— Да, прости, дела были. Может, увидимся — тряхнём стариной.
Викуля пошутила:
— Когда будешь трясти стариной, смотри, чтобы он не отвалился. Если честно, то я не могу — делов много.
— Совсем-совсем не можешь?
— Совсем-совсем. Шесть дней работа, в воскресенье — отдых. Не до всего остального.
Поговорив ещё немного, мы попрощались.
* * *
— Алё! Лана! Это Лёша. Как дела?
— Здравствуй Лёша. Ты — подонок. Я тебя так любила, а ты...
— Ланочка, прости, я по-другому тогда не мог.
— ... а ты так надругался над моими чувствами...
— О, если бы я мог всё исправить.
— Ничего уже не исправишь — прошло четыре года, я тебя почти забыла, а тут звонишь ты...
— Я могу всё изменить...
— Ничего уже не изменишь. После того, как ты меня тогда прилюдно «опустил», сказав всё, что ты обо мне думаешь... У тебя другая была? Это та Юля, да?
— Дело не в этом...
Я положил трубку. Жизнь я ей испортил.
Мне стыдно.
* * *
Я извращениями не страдаю —
Я ими наслаждаюсь...
Вспомнил я и про ту Юлю, но звонить ей не стал: муж, двое детей. Какие разговоры и встречи? Ей и так скучать не приходится.
* * *
— Здравствуй, Марина! Как жизнь?
— Х... во!
— Совсем?
— Совсем х... во!
— А что случилось? Может, расскажешь?
— Конечно, расскажу. Приходи завтра вечером.
— О» кей! Приду!
Вау! Жизнь налаживается!
* * *
— Привет, Оленька! — звоню я своей школьной подруге.
— Здрравствуй, Лёшшечка! — говорит она томным голосом. Хочет меня, наверно.
— Как делишки? Мы чего-то давно не виделись...
Договорились встретиться послезавтра в парке. Вау! Жизнь всё лучше и лучше.
* * *
— Катерина? Это твой любимый Лёша!
— Хай, сволочь!
— А чо так грубо.
— Да ты ж, гондон, должен на мне жениться!
— С чего бы это?
— Да не с чего, после чего... После того, что ты со мной тогда сделал... Хоть бы позвонил.
Всплыл в памяти моей один позорный эпизод. Пригласила пару месяцев назад эта Катерина меня на новоселье. Ну, я пришёл к ней...
Я прижал её к стенке и стал на колени, принявшись расстёгивать её джинсы. Они никак не давались. Покончив с ними, я стянул их вместе с трусами и моему взору предстал давнонестриженный лобок (благо хоть мытый...), покрытый длинными кучерявыми волосами.
— Я себе недавно «химию» сделала, — похвалилась девушка.
— Лучше бы ты налысо постриглась, — подумал я.
Но делать нечего: куннилингус так куннилингус...
Раздвинув складки и заросли, я добрался до клитора. Коснулся его языком — мне показалось, что я лизнул раскалённые угли. Раззадорившись, я сунул язык чуть не до матки: её плоть была суха и горяча, как пустыня Сахара. На зубах начали
