глядя Сане в глаза, проговорил: — Всё, Санёк, замяли. Ебать Питюна больше не будем — не ты, не я. Он не пидор — не петушок, как ты говоришь... он попробовал раз — из любопытства попробовал, и не его вина, что мы все на нём отметились — все его отодрали... а еще «по разику» он не хочет! Как поезд на станции остановится, мы его ссадим. И еще — мы ему денег дадим на обратную дорогу... всё! Еби Толика...
— Не понимаю, — пожал плечами солдат Саня. — Что ты о нём так печёшься?
— Я не о нём пекусь... я о себе пекусь. И еще я пекусь о тебе, между прочим... о тебе я тоже пекусь. Мы, Санёк, не пидарасы... и в пидарсов мы превращаться не будем! Ты это можешь понять?! — солдат Паша не проговорил, а выдохнул всё это в лицо солдату Сане, обдавая лицо последнего горячим дыханием.
— Мы с тобой — нет... а пацан — да... и я не понимаю... , — точно так же горячо отозвался Саня, но закончить — еще раз объяснить, чего именно он не понимает, он не успел...
«он действительно не понимает», — подумал Паша... и — обрывая «старшего солдата» Саню, «старший старший солдат» Паша проговорил неожиданно жестко:
— Я сказал: ебать пацана не будем! Всё! Пиздёж закончен!
«Старший старший солдат» Паша редко прибегал к жесткому категоричному тону, то сейчас был как раз тот случай, когда только такой тон мог остудить вожделеющего «старшего солдата» Саню, и — «старшему солдату» Сане, у которого уже слегка оттопыривались слева ниже ширинки брюки, ничего не оставалось, как только порадоваться, что разговор этот не слышали «младший солдат» Толик и «средний солдат» Рома.
Поезд мчался, весело перестукивая на стыках рельсов, и — когда Паша снова уселся на длинный «военный ящик», Петька, наклонившись к нему, тихо прошептал:
— Я видел... они не спят...
— Да, Питюнчик... , — Паша, улыбнувшись, взъерошил Петьке волосы. — Видишь — мне, Питюн, не повезло...
— Мне тоже... , — отозвался Петька и деликатно — ненавязчиво и как бы незаметно — подвинулся к Паше ближе, чтобы снова соприкасаться своим плечом с плечом «старшего солдата» Паши.
Они посмотрели в глаза друг другу... нет, Петька уже не мог быть просто сексуальным объектом — станком для сдрачивания спермы, и Паша, совершенно не беспокоясь, что может подумать проходящий сзади вожделеющий солдат Саня, обнял Петьку за плечо... «Это давно забытое понятие, — объяснил Лис. — Оно означает: создавать узы. — Узы? — Вот именно,... — сказал Лис... « «ох, Питюнчик! если б мы были одни... « — подумал Паша, большим пальцем поглаживая округлое Петькино плечо... «если б мы были одни, я бы всё, всё для него сделал!» — подумал Петька, заглядывая Паше в глаза... он, Петька, совершенно искренне сказал «мне тоже», и в этом его полувздохе-ответе не было ни сексуального вожделения, обломавшегося о неподходящие для реализации условия, ни тем более похоти, — подставить Паше свою попу было для него, для Петьки, единственным способом выразить Паше свою пацанячую признательность, и Петька, поняв, что у него это не получится, почувствовал искреннее сожаление, что теперь он никак не сможет сделать для Паши что-нибудь «очень приятное»...
— А почему ты назвал меня настоящим спартанцем? — прижимаясь плечом к плечу Паши, Петька вновь заглянул Паше в глаза.
— Не знаю, — Паша, глядя на Петьку, вновь улыбнулся. — А тебе что — не понравилось?
— Понравилось, — отозвался Петька и, подумав немного, улыбнулся тоже: — Мне всё нравится, что ты делаешь и что говоришь... знаешь, что я хочу?
— Что?» — отозвался Паша.
— Наклонись... я на ухо скажу... , — Петька потянулся губами к Пашиному уху и, когда Паша вновь послушно наклонил голову, прошептал: — Я хочу... хочу, чтоб ты знал: ты мне очень нравишься... понял?
— Понял, Питюн. Ты мне
