какое-то время (она силилась отвести взгляд, но он окриками заставлял её смотреть на него), он медленно приблизил к ней губы и приступил к поцелуям. Изжевав и обсосав ей губы, он втянул в рот её язык и долго не отпускал, пока тот не распух, как ей показалось; во всяком случае, разговаривать она не могла. — А что, Лизавета? Все у нас получится. Привыкнешь ко мне, будешь здесь хозяйкой. Заживем с тобой лучше всех! Увидишь — все завидовать станут! Будешь как принцесса, вся в камушках и шмотках. А-а? Ты сейчас ничего не отвечай, я понимаю, тебе нужно поразмыслить, решить. Только ты долго не думай, нравишься ты мне, не хочу я без тебя. Не было у меня ещё такой... такой... другой... ну, вобщем, оставайся! Не пожалеешь! Не обижу. Он все теснее прижимал к себе её согревшееся тело, выключил воду, доходящую им почти до шеи и, отвернув её от себя, прижал ... к своей мягкой груди напряженной спиной. Откинув её руки, обхватил за грудь и громко задышал в ухо. Она схватила его за руки и так и держала их поверх его, не сумев их разомкнуть. — Ты — сладкая! Такая вкусная, — шептал он ей в ухо, покусывая его. Она никак не могла расслабиться, да его это не волновало: он снова хотел её. Исщипав и измяв ей груди, он спустил обе руки ей на лобок и больно сжал его. Она рванулась, подняв фонтан брызг, но он крепко держал её за ляжки и не выпустил.
Ударив её по рукам и вновь усадив, он продолжал сжимать ей промежность и со словами «Да что ты ломаешься? Не девочка уже!» схватился за нижние губки и растянул их. Приговаривая: «Ну не дергайся! Расслабься! К чему ломаться, ведь твой хмырь тебя долго трахал, тебе не привыкать! Ему давала, а я чем хуже?!» — он глубоко запустил в неё грубые пальцы и проворачивал, причиняя ей с трудом терпимую боль. Вновь стукнув её по рукам и по груди, прикрикнув «Сиди смирно!», другой рукой он нащупывал её скользкий под водой клитор — чего она больше всего боялась. Несколько секунд она кусала губы и терпела, пока он пытался удобнее ухватить его, потом закричала, приведя мужчину в раздражение. — Это что ещё за новости!? Да ты как целка! Сколько тебе лет? Тринадцать что ли? Отталкивая её руки и отпуская удары, он ни на миг не убрал похотливых рук из её влагалища, продолжая толкаться в нем и давить на верхнюю увеличившуюся точку. Она то вскрикивала, то протяжно стонала, то всхлипывала, с силой кусая свои руки, побуждая его усиливать стимуляцию и поощрять её словами «Да ты горячая штучка! Давай, давай, громче! Уже скоро, подожди немного!», думая, что она невероятно возбудилась. Он вынул руки из её горящего отверстия, встал и потянул её за собой. Прижавшись к её дрожащей спине, взял в руки затвердевший член и водил им вдоль её ягодичной щели, упирая то в вагину, то в сфинктер. Она испуганно дернулась и повернулась; со смешком «Боишься в задницу, ну ладно, позже» он сел на широкую плоскую ступень ванны и провел руками по её телу, задержавшись на ляжках. Весело смотря на неё снизу, он гладил её по внутренней стороне бедра, задерживая пальцы у промежности и надавливая туда. Его толстый длинный член, подрагивая, смотрел на неё. Спросив «Ты что стесняешься? Забыла, что дальше?», он потянул её вниз, разводя ей ляжки.
Мокрый орган легко проскользнул в подготовленное им отверстие, упруго охватили его вагинальные мышцы преддверия, и, растягивая их, тот поспешил проложить себе путь в её глубины. Он дернул её вниз, она упала ему на бедра, придавив яички мягкими ягодицами; головка члена уперлась в верхний свод и достала шейку матки. Он пошире расставил ноги, чтоб она глубже опустилась на него; внутри её разрывал большой пенис, причиняя страдания, когда толкался в болезненную преграду. Она вновь заплакала и привстала, чтоб освободиться от дискомфорта. — Опять капризы! Хватит ломаться! Надоело! Двигай задницей сама! И сопровождаемый её приглушенными вскриками (она закусила руку), он с силой ритмично задвигал её на себе, сжимая тонкую