поползли.
— А, знаю! — она равнодушно посмотрела на свои длинные ноги. — Понимаешь, в последнее время я немного болела, ну и отменила несколько свиданок. В результате — дохлый гонорар.
— Сколько?
— На круг — 58.
— Пятьдесят восемь! Слушай...
— Нет, Галыч, не обижайся, но я не возьму. Я знаю, как тебе достаются марки в этой гребаной Германии. Небось, всю попку разворотили проклятые боши?
— Ну... потрахивают, конечно. Только не боши, а чаще всякие там турки. Я же в дешевеньком, хоть и с душем.
— Хозяйка...
— Крутая лесбо, приходится ублажать. Без этого никак.
— Часто?
— Да нет... И больше демонстрации. Две девочки, коврик, само собой — секс-причиндалы.
«Глубже, девочки, глубже! На всю длину! Быстрее, айн-цвай, айн-цвай!» — это, да? — Ленка хохотнула.
— Ну... приходится вонзать. А что?
— Да чего ты краснеешь? Думаешь, для меня тут что-то новое? Может, ты воображаешь, что я не знала, чем ты с папаней занималась в сарайчике?
— В каком еще сарайчике?
— В таком... «Тачка с членом», — передразнила она голосом отца. «Ножки пошире! Поехали!»
— Ты что — подсматривала? Да?!
— Да брось ты, Галь. Полдвора подсматривало, как родной папаша мою старшую сестрицу отоваривает.
— О, Боже!
— Ты правда не знала?
— Конечно, нет! Постой-ка... Так это ты мамаше наябедничала?! Из-за тебя они чуть не разошлись, а меня из дому выпихнули? Ну ты и су-ука!
— Пдожди, Галыч, не психуй! Пойми и меня! Мне же обидно было, что он только на тебя внимание обращает, только с тобой в связывание играет!
— Да знаешь ли ты, что из-за тебя, идиотки, мать меня теперь смертным боем ненавидит?
— Зато он тебя любит, души не чает. До сих пор вспоминает.
— Тебе-то отуда знать?
— Он это в дневнике пишет.
— В каком еще дневнике?
— Который он под обшивку дивана в спальне прячет. Там все про его любовниц, про разные случаи с матерью, про тебя.
— Про любовниц?
— Помнишь Людмилу Александровну?
— Врачиху?
— Да. Натянул... дважды. Также Зинаиду из гастронома, Паньку-девственницу барал, Королеву с третьего этажа — в зад. Там все подробно описано.
— И про меня?
— Про тебя каждая мелочь, вплоть до щеточек и крема для клитора.
— Какой кошмар!
— Ты совсем как наша мамаша: сосать — пожалуйста, но говорить об этом — фуй, какая гадость! Почему не принять собственные желания? Сколько можно осуждать саму себя за эту давнюю связь? Ты думаешь, я не понимаю, почему ты покуриваешь?
Я не знала, что ответить.
— Не бойсь, не заложу! — снова хохотнула Ленка. — Я и сама того, не без греха... А про отроческие забавы — я тут с одним психологом свела знакомство. У него на все один ответ — отреагировать немедленно! Знаешь, что это значит? Проделать теперь, и осознанно. Думаешь, я не знаю, как тебе хочется повторить кое-что из прошлого? Видела ремни в диване? Сделано вполне профессионально. Получше, чем дурацкая бельевая веревка, которой вы забавлялись!
— Ну и что ты предлагаешь? — спросила я почти против своей воли.
— Во-первых, пропустить по стакашке за встречу, — ответила она, наполняя стаканы тягучей жидкостью из витиеватой бутыли. — Во-вторых, лечь на дивашку, привязаться ремнями и расслабиться.
— И что потом?
— Потом придет Он — как бы тот, самый первый и самый обожаемый.
— Откуда он возьмется?
— Подъедет тут к семи один старикан, у нас стрелка.
Что-то подмывало меня рискнуть:
— Черт с тобой, я согласна! Реагируем!
Ремни оказались гораздо более качественными, чем сам диван. Почему-то мне подумалось, что изготовлены они не иначе как из шкуры молодых важенок. Они нежно, но