тёмном путевом —
То стук колёс, то тишина,
Их шёпотом полна.
А ночь темна, как бред, темна,
(То стук колёс, то тишина)
И семенем его пьяна
Неверная она.
Роман полярный — и потом
Расскажут лирики о том,
Как плыли прочь они вдвоём
За неба окоём.
Как речь лилась, как сеть плелась,
И как в любви она клялась —
В вагоне тёмном путевом,
В коленно-локтевом.
Напрасно злился старый бес,
Напрасно ахал он: «Вай-вай!»
И рвал он волоса.
Их поезд — чудо из чудес —
Как незабвенный тот трамвай,
Уплыл за небеса.
Он волоса во гневе рвал —
Хотел её, да не поял!
И старый хрен его стоял,
Вотще три дня стоял.
Такая вот баллада, бля,
Про старые дела,
Про ту, которая дала,
Тра-ля-ля-ля-ля-ля!
И я балладу вам пою —
Охрипший старый дрозд —
За тех, которые дают,
Я подымаю тост!
А те, которые берут
Всех тех, что им дают,
Пусть этот тост до дна все пьют
И пляшут и поют!
Чтоб благодарными им быть
И их боготворить —
Им песни выть, им ноги мыть
И эту воду пить!
* * *
Вес-на-крас-на! И к нам приходишь ты — на дальний берег Волги ты приходишь, туда, где выгнулась Самарская Лука.
Весна-красна! И к нам приходишь ты — и тает снег, и чаще сердце бьётся. И под бушлатом чёрным сердце бьётся — вахтовое измученное сердце — когда мы возвращаемся к тебе, Весна-красна!
Так вот стилем высоким — не низким! — про себя декламировал вдохновенно-печальный Иван, возвращаясь в Самару на несущемся чёрт-те куда самолёте. Так он думал, Иван: «Вот, вернусь: И ждут меня Котик и два плюшевых мыша, и четыре плюшевые собаки. Такая братва — оторви да брось! Как они зашебуршат-замышат — оживут под моими руками и па-айдут куролесить и нести всякую нескучную чушь — дым коромыслом!
А внизу распростёрлась Россия — какая даль! Какая бездна! Только: Только отчего же тяжесть такая на душе — давит? Замирает, остывает на полуоткрытых устах Слово Вещее — некому молвить. Да-альняя дорога выпадает нам — туда куда-то, за тридевять земель, в какие-то там палестины, которые вовсе не палестины:
Котик, Котик мой ласковый! Ради Бога, прости меня навеки — за-всё!
Господи, Господи Иисусе Христе, Боже милостивый! Поми-илу-уй на-ас!»
Самолёт накренился и нырнул вниз, пронзив пылающие закатом облака. Открылась Ивану земля — вся в серых пятнах последнего снега, в изумрудных заплатах озими — весенняя, ошалевшая спросонья. Волга круто внизу изогнулась и блестела закатным оранжевым блеском. Нёсся вниз самолёт — пламя заката лизало дрожащие крылья — над излучиной вещей, над самой Самарской Лукой.
* * *
ЭПИЛОГ
Нацеди мне нектара — я выпью —
Из сосуда с этикеткой белой.
А на той на белой этикетке
Небо развернулось голубое,
Ярая волнуется пшеница,
Тяжким зрелым колосом играет.
Ну-ка, сковырни скорее пробку
И прозрачной нацеди отравы.
Нацеди мне нектара — я выпью..
