Дмитриевича в карточный клуб, Вера освежилась перед сном в ванне и решила зайти к Жаклин пожелать ей спокойной ночи.
Постучав в дверь, из-под которой пробивалась полоска света, Вера вошла в комнату.
Жаклин причесывалась, сидя перед зеркалом в прозрачной ночной рубашке. Верхняя люстра была потушена и лишь два небольших бра, висящих по бокам от зеркала, освещали комнату. В их мягком свете тело Жаклин было словно окутано дымкой струящейся вокруг него ткани.
— Какая ты красивая... — сказала Вера, подходя к ней.
— Правда, я тебе нравлюсь? — рассмеялась Жаклин, поворачиваясь к ней, и, проведя по своему телу рукой, сказала: — Несомненно, женское тело прекраснее, чем мужское. Чего стоят только вот эти замечательные штучки!...
Она, улыбаясь, спустила с плеч рубашку, оголяя свои груди, и едва касаясь, ласково провела по ним пальцами.
— Ты согласна со мной? — спросила она Веру, не переставая нежно поглаживать свои набухающие соски, которые стали похожи на маленькие розовые виноградины.
Вера, несколько смущенно наблюдавшая за ее действиями, кивнула. Она вдруг почувствовала, как ее собственные соски откликнулись на движения Жаклин — по ним как будто пробежали мурашки, заставляя их собраться в тугие горошины.
— О, я вижу, на твоих клумбочках тоже поднимаются дивные бутончики, — смеясь, воскликнула Жаклин, заметив, как под тонкой тканью пеньюара напряглись соски Веры. — Открой их, дай им свободу, — предложила она.
— Ну что ты! — Вера, краснея, прикрыла грудь рукой.
— А что? Нас же никто не видит, мы с тобой здесь одни, чего тут смущаться? — удивленно сказала Жаклин, поднимаясь и подходя к Вере. — Хочешь, я сама тебя раздену? Телу полезно дышать воздухом. Сколько же мы на него навешиваем одежды, а ему нужна свобода, простор! Снимай, снимай...
И не успела Вера возразить, как Жаклин мгновенно расстегнула ее пеньюар, и, сбросив его на кресло, начала стаскивать с Веры рубашку.
— Жаклин, подожди! — попыталась остановить ее Вера, но та, уже сняв с нее рубашку, отшвырнула ее в сторону и удовлетворенно оглядела обнаженное тело Веры.
— Да ты божественна! — воскликнула она восхищенно, поворачивая Веру к зеркалу. — Посмотри: как можно прятать такую красоту! Жаль, что мы с тобой не в Древней Греции. Там умели ценить женские прелести, не заставляя скрывать их под грубыми тряпками, называемыми приличной одеждой.
Вера смущенно смотрела на свое отражение. Было какое-то невыразимое удовольствие стоять нагой под восхищенным взглядом Жаклин.
А Жаклин придвинулась к ней, коснувшись ее обнаженной спины грудью, и сказала:
— Теперь я понимаю, почему твой Вольдемар бегает сюда так часто...
Вера нахмурилась.
Жаклин, заметив это, тихо спросила:
— Тебе плохо с ним?
— Не плохо. Просто никак. Я ничего не чувствую, кроме давления, когда он прикасается или погружается в меня, — откровенно ответила Вера.
— О, моя дорогая! — воскликнула Жаклин, и стоя за ее спиной, обняла Веру, крепко прижимаясь к ней своей грудью.
Вера вздрогнула от прикосновения Жаклин и замерла.
Жаклин, заметив это, спросила:
— Тебе неприятно, что я к тебе прикасаюсь?
— Нет, наоборот, — тихо ответила Вера и застенчиво взглянула в отраженные в зеркале глаза Жаклин.
Та расцепила руки и, глядя в зеркало на Веру, осторожно положила свои ладони на ее груди.
Вера ахнула.
Жаклин ласково погладила ее соски и слегка сжала пальцы.
— О, Боже! — выдохнула Вера. — Что ты делаешь, Жаклин?!
— Ничего особенного, просто прикасаюсь к тебе... Тебе нравится?
— Ничего такого я до этого не испытывала... — тихо призналась Вера, не отрывая взгляда от рук Жаклин.
Та продолжала ласкать ее грудь, и Вера, замирая от какого-то непривычного