«Ах, какая же она все-таки изумительная красавица! — подумал Григорий Геннадьевич, в который раз восхищенно разглядывая свою племянницу. — Ну просто Мерседес Еллинек наших дней!»
Действительно, не смотря на свои восемнадцать лет, девушка была рослой и весьма симпатичной. Бледнолицая, с широким белоснежным платьем и короткой зеленой юбке, она казалась юной графиней, которая словно была вся пронизана светскими манерами.
— Вот Верочка, — глядя ей прямо в темные воды прекрасных глаз, ласково проговорил он, протягивая подготовленный листок. — Прочти мне сегодня это стихотворение. И прочти как можно выразительнее...
— Хорошо, дядя Гриша, — нежно пропела она своим глубоким голосом. — Я постараюсь...
«Ммммм, а какие у неё густые темно-русые волосы, — продолжил он мысленно восхищаться своей подопечной, с коей, по договоренности с братом, всегда занимался в такие будние дни. — Острый носик лисички... Девственный цветок пухлых губ, словно созданных для поцелуев... Ммммм, так прямо бы и съел её!»
Пожирая девушку настоящим взглядом хищника, он, с жадностью отпив из плоской серебряной фляги французского коньяку, через карман непроизвольно почесал свои яйца.
— «Про Танечку», — громко прочла Вера заглавие стихотворения и, не спеша, с чувством начала его зачитывать:
Пробудилась утром рано
Танечка, и шмыгом в ванну.
Там под душем поласкалась,
Затем завтракать собралась.
Съела с папой бутерброды,
Воду выпила без соды,
Да глядит всё на отца
Томно лыбясь без конца!
«Молодец, умница, — невольно улыбнулся Григорий Геннадьевич, мысленно хваля свою чтицу. — Сразу видно — моя школа...»
Тут то папка изменился,
Словно заново родился.
Стал внимательным, нежным,
А ведь не был таким прежде!
Глаз не сводит от Танюшки —
От родной своей девчушки!
Та же — в школу собираясь,
Вскоре с ним уже прощалась.
Григорий Геннадьевич, ещё больше расплылся в улыбке, прекрасно зная дальнейшее развитие событий.
Но в школе ей не до учебы —
Захотелось вдруг ей ёбы!
Да не с первым же самцом,
А с родным своим отцом!
Удивленно округлив свои темные глаза, Вера вдруг запнулась, но тут же продолжила дальше:
Так в мечтах и пролетала,
В них уроки всё мотала,
И ждала быстрей звонка —
В трусы движется рука!
Но долго тянутся занятья,
Она мнет на себе платье!
Нет, она не может ждать,
Трусы надо уж менять!
Она с изумлением подняла взор на дядю, однако тот, жестом приказал читать дальше — будучи послушной, Вера повиновалась, и продолжила, уже с явно убавившимся «чувством»:
Вся измучалась Танюшка,
Ноет, жжет её пиздюшка!
Аж рука прилипла к «киске»!
Елё сдерживает визги!
Чуть не падая под парту,
Нежит писечку двукратно!
Ох, течет она вовсю —
Просит отчего хуйю!
Исторгнув из своих нежных губ такую пошлость, белые щеки юной графини мгновенно полыхнули стыдливым румянцем, а глубинный тембр её голоса заметно задрожал от волнения:
Таня мучилась, страдала,
От желанья изнывала!
Рвутся ввысь лимонки-груди,
Представляя отца муди!
Но продолжаются уроки —
Она рвет волосы на клоки!
Ну когда уйдут мученья?!
Дрочит она уже в забвении...
Еле осилив дочитать до конца, Вера, вся просто пылая от стыда, в полной растерянности стояла посреди комнаты, и даже уже не решалась взглянуть на родного дядю.
— Хорошо, Верочка, — хитро улыбнувшись, похвалил девушку
Григорий Геннадьевич. — Теперь читай продолжение...
Он протянул ей иной листок и, она, не без дрожи в руке,
покорно забрав его, продолжила:
Наконец звонок звенит,
Всю пронзая школу,
И Танюша в миг «винтит»
В дом родной и клевый.
Вот она уже и там —
Прыг, к отцу на шею!
Он целует её всю —
Словно нимфу, фею!
А на ней уж маловат
Сей халатик дранный —
Прикрывает еле з-зад...
Как... пиии-зду путт-аны...
Ану-ссс... ввв-идно...
