издать ни единого звука. Хотя, тут я её понимаю. Разбудить в этой ситуации её старших сестёр, да ещё учитывая, что в доме дрыхнет почти вся наша родня, было бы поступком неблагоразумным. А мама всегда была человеком благоразумным и рассудительным. Я собственно, и рот её не отпускал вовсе не потому, что боялся, что она закричит на весь дом, но исключительно только, ради того, чтобы избежать потока моральных нотаций, непременно тот час, обрушившихся бы на меня. Мама дышала судорожно, как в лихорадке, напрягая все силы в тщетной попытке освободить себя. Старый диван под нами предательски скрипел.
И всё-таки, даже сейчас она не забывала, что я её родненькая единственная и ненаглядная кровиночка. И потому ни разу так и не попыталась вцепиться зубами мне в ладонь или на худой конец исцарапать меня своими длинными идеально наманикюренными ноготочками. И это не смотря на то, что эта дитятка, не стесняясь материнской родни, силком из родной матери делал блядь..
Конечно, я всячески успокаивал её. Что же я сволочь последняя? И в самом деле, ну, не буду же я мать родную насиловать? О, я горячо шептал ей нежные слова на ушко, мягко ласкал губами и языком её шею и плечи. В общем, вполне даже кротко и деликатно подводил мамочку к неизбежному... А она всё трепыхалась и извивалась подо мной, словно в судорогах. Пока вконец, совсем не измотала себя в абсолютно бесполезных попытках к освобождению и не выбилась из сил окончательно.
Я даже не удержался от каламбурчика:
— Мама... Ну, что ты... вся обессилела уже... А силы тебе ещё понадобятся. У меня же женщины год не было... , — да, я знаю, что когда я пьяный, то юмор у меня изрядно хромает. Но просто, хотелось как-то рязрядить, что ли, сложившуюся ситуацию лёгкой незамысловатой шуткой. Не получилось, понятное дело, учитывая как раз именно «сложившуюся ситуацию»..
Мама аж всем телом вздрогнула. И ещё пять минут упорной упрямой борьбы и главное, что почти, что бесшумной, не считая скрипа старых диванных пружин, да лихорадочного маминого сопения в тщетных потугах добиться своего освобождения и её нервного изрядно громкого дыхания.
Её тело, ещё секунду назад, напряжённое, как струна, как-то сразу обмякло, расслабилось, сделалось податливым.
— Я люблю тебя, мамочка, — шептал я, уже сатанея от возбуждения.
А она завсхлипывала. Вот оно самое страшное женское оружие. Впрочем, только не сегодня.
— Иди ко мне, моя девочка... — прошептал я, приподнимаясь над ней.
Чувствуя, что она уже сдалась и теперь уже невольно послушна моим желаниям, я обхватил свободной рукой её голое плечико для удобства предстоящего любовного соития и всем телом, что снаряд, подался вперёд.
На миг мне показалось, что диван под нами сейчас просто развалится. Переборщил я с силой напора. Хотя в такие моменты ведь больше ни о чём и не думаешь. Ну, кроме того места, где сейчас находится твой член. Пружины просто взвизгнули. Как и мама... И то, конечно, понятно... Когда тебя вот так, живого человека, без всякого твоего на то согласия, берут и насаживают на кол. А стояк у меня сегодня был, что будь здоров.
Ф-у-у-у-х... Хорошо, что я всё-таки не убрал руку с её лица. Вот сейчас бы своими воплями точно, так и перебудила весь дом, глупая... Хотя... Все ж знают, что такое свадьба в деревне? Все уже пьяные второй день, вон, аж дом дрожит от громогласного пьяного храпа. Уж моя-то родня умеет по старинной русской традиции гулять на свадьбах. Тут пушкой никого не разбудишь..
Да и наплевать мне было сейчас на весь окружающий мир, если честно. Под всхлипы и приглушённые стоны мамы, я исступлённо двигал бёдрами, звонко шлёпаясь о мамины аккуратные ягодицы, вонзаясь в горячее лоно, уже и не помня себя. Хотелось только одного. — войти в неё, как можно глубже, и ещё и ещё и ещё... Пронзить её до самого горла.
До меня смутно доходило, что под моим безудержным темпом диван отчаянно скрипит, да ещё вдобавок ко всему
