плечики, стройные ножки; очень тонкое, немного тревожное личико, похожее на милого, нежного зверька — зайчика или белочку, — необыкновенной красоты глаза, глубокие, чувственные; плавный ротик — и копна каштановых кудряшек, густых, длинных — ниже плеч, — искристых, пушистых...
От наших экспериментов у меня голова шла кругом. Я просто помешался на поисках новых, новых путей наслаждения, на новых ощущениях для Саши и для себя. Я сразу купил нам искусственую вагину и фаллоимитатор с вибрацией. Постепенно я разъебал Саше попку, и она сходила с ума, насаженная сразу на три очага удовольствия: на мой член в попке, на вибратор, которым я двигал в ее пизде — и на резиновую вагину, обволакивающую ее член (Саша сама двигала ее). Крик ее тройного оргазма — до сих пор в ушах у меня: Саша тогда хрипела в агонии наслаждения, как умирающий зверь...
После такой шоковой терапии у Саши началась аритмия, и я испугался: кажется, доза наслаждения была избыточной... Но потом мы привыкли к такому сексу.
Я ебал ее и попку, и в пизду, и в рот, делал ей минет, куни, сочетая обычный и оральный секс с нашими игрушками в разных комбинациях, и Саша истекала в бесчисленных оргазмах. Она изменилась: щеки ее порозовели, с личика не сходила томная улыбка, глазки всегда блестели... Она стала такой хорошенькой и чувственной, что мне приходилось защищать ее от всех знакомых и незнакомых парней.
Нередко мы менялись ролями: я становился девочкой Ксюшей, а она — мальчиком Сашей. Я подставлял свою попку, и она ебла меня своим членом, превращаясь в настоящего дикого самца.
Это было страшновато и запретно, но сносило крышу так, что нельзя и описать... Она разъебывала меня долго, как и я ее, — и в конце концов наши попки стали такими широкими и эластичными, что мы могли ебать друг друга без подготовки.
Гомосексуальная жилка совсем отсутствовала во мне — к парням я был равнодушен, — но анальный трах был так сказочно приятен... Сначала она ласкала мне ягодицы, пробираясь к анусу, щекоча щувствительную кожу вокруг него, расслабляя меня... Потом, когда меня затапливало особое чувство блаженной слабости и готовности отдать свою попку в ее власть, ни с чем не сравнимое — задница будто превращалась в мягкий кусок масла, ждущий ее вторжения — она вставляла мне между ягодиц и начинала толкать меня, лаская пальцами спину и бедра.
Постепенно она входила все глубже и глубже, и у меня распирало дыхание от жуткого, приторного чувства полноты... С каждым толчком я чувствовал, как превращаюсь в беспомощный, рыхлый кусок плоти, зудящей от наслаждения; я становился жертвой, добычей, которую терзал хищник...
Саша была (или был?) иногда очень жесток: в этом сексе находил выход ее мужской компонент, глубоко-глубоко скрытый в ней, и она превращалась в настоящего дьявола. Хрупкая, женственная Саша остервенело ебала меня, звонко шлепала по разрыхленной плоти, хрипела — «вот тебе... вот тебе!... я — твой господин!... давай шевелись!...» — и я подыгрывал ей, зная, что это — игра, и в ней сгорает Сашина мужская похоть.
Особый кайф был неожиданно поменяться местами: Саша вдруг выскакивала из меня (мне казалось, что я сдулся, как шарик) и говорила:
— А теперь ты меня!..
И — мы ебли друг друга во все дыры, становясь попеременно мужчиной и женщиной... Это половое безумие растворяло нас в себе, и мы уже не понимали, кто мы... В нем было что-то очень запретное, до содрогания, до щекотки в сердце — но мы знали, что никому не причиняем вреда, и совесть наша была чиста.
Постепенно я привык к тому, что я тоже — немного девочка; Саше, вопреки женским вкусам, нравилось, когда я одевался и вел себя женственно, нежно, кокетливо; любимая наша игра была — «маленькая девочка и сексуальная няня». Мы иногда даже переодевались «наоборот»: я — в девушку, Саша — в мальчика; я надевал длинный парик, Саша делала мне макияж (эта процедура доставляла нам обоим море стыдного
