спросил Тревас, поднимаясь с ложа.
— Немного по-гречески.
— Кусаются? — усмехнувшись, самнит обошел вокруг девушек. Поймал настороженный взгляд Асили, скользнувший по его могучему полуобнаженному торсу. Африканка оскалила белоснежные зубы. Но то была не агрессия, а скорее знак, что мужчина ей понравился. Нбира тем временем изучала Элатия своими темно-карими глазами. Во взгляде её, дерзость и гордость соседствовали с интересом, который не возможно было скрыть, ибо Элатий был мужчиной не заурядным. Более того, его мощная фигура, крепкие рельефные мышцы не могли оставить африканку равнодушной, привыкшей оценивать мужчин, прежде всего по их физическим данным. Бронзово-золотистую кожу Элатия тут и там покрывали следы зарубцевавшихся шрамов. То, что этот мужчина воин было ещё одним плюсом. Ну и конечно, чернокожая нимфа не могла не обратить внимания на светлые волосы гладиатора и его пронзительно синие глаза.
— Что ж, отдыхайте, веселитесь, — Гирба не смог удержаться, чтобы не бросить на черных девиц вожделенного взгляда.
Когда он скрылась и тяжелый пурпурный занавес, закрывавший вход, за ним опустился, Элатий неспешно направился к девушкам. Протянув руку Нбире, он произнёс на койне:
— Прошу сюда, красавица. Присядь вот в это кресло.
Африканка метнула в его сторону обжигающий взгляд, но руку приняла.
— Идём и ты, милая, — улыбнулся Тревас младшей сестре. — Устраивайся где хочешь. Угощайся, пей вино. До рассвета мы здесь хозяева.
Элатий налил в кубок игристое красное цекубское и подал Нбире. Она приняла дар осторожно с опаской. Все удобства и красота, что окружали её, заметно тревожили девушку.
— Выпей и пусть сердце твое успокоится, — самнит ободряюще подмигнул. — Как сказал мой друг — эта наша ночь.
— И хозяева... нет злость? Не отправят... на конюшня... спина, бить... кнут? — спросила Нбира.
У нее оказался приятный, сильный и в то же время мягкий голос. И довольно заметный александрийский акцент, который однако нисколько не раздражал, как например тяжелый дорийский говор или чрезмерно тягучий ахейский диалект.
— Слово хозяина крепче железа, — ответил Элатий. — И потом, это уже добрая традиция, когда лучшие гладиаторы после больших игр пируют, как господа.
Нбира приняла кубок и что-то сказала на неизвестном языке Асили. Девушка кивнула, устроилась на ложе и взяла кубок из руки Треваса. Потом, мужчины налили себе и Элатий сказал:
— Выпьем же за всех, кого с нам нет в этот час. За наших друзей, преждевременно ушедших на берега Стикса, за всех тех, кто нам был дорог.
Осушив кубки, рабы подкрепились фруктами и после все четверо устроились на ложе. Элатий закинул руку на плечо Нбиру, Тревас налил в кубок Асили ещё вина и девушка выпила не скрывая удовольствия. Сладкий терпкий нектар пришелся ей по вкусу. Довольно быстро общение принимало всё более непринужденный и легкий характер. С каждым выпитым кубком поведение африканок разительно стало отличаться от того, каким оно было, когда девушки переступили порог этой комнаты. Настороженность из их взглядов исчезла, они отвечали на шутки и даже сами шутили. Как то незаметно Асили оказалась в объятиях Треваса а Элатий приобнял Нбиру левой рукой за талию, правая же самым беззастенчивым образом скользила по её правому бедру. В какой-то момент он наклонился и нашёл её губы. Он были сладки от вина, как впрочем и его. Поцелуй был нежный и долгий. Пока он продолжался, рука Элатия покинула бедро Нбиры и начала ласкать через ткань хитона груди африканки. Они были великолепны: чуть больше среднего размера, округлые и упругие.
Действия товарища послужили сигналом Тревасу. Он, тоже приник ртом к губам Асили, в то время, как правая его рука скользнула по её животу и ниже. На мгновение, девушка сжала бедра — сработал защитный рефлекс, но пару секунд спустя, под мягким, но настойчивом
