Сидя в маршрутке, я, улыбаясь и закрыв глаза, думала о нем. В 17.00 он будет ждать меня у входа в метро. Я представляла себе его лицо, внимательные, радостно ожидающие глаза, улыбку, которая появится, как только я вылезу из маршрутки. Представляла, как мы мы пойдем по морозу, взявшись за руки, войдем в полутемный подъезд сталинской высотки, поднимемся на 11 этаж, целуясь в лифте... а потом... потом...
— Остановите у Петерки! — Возвратил в реальность чей то голос.
— Как, Петерка?! Разве Рижскую проехали?
— Давно!
Парочка напротив смотрит на меня и хихикает. Мне не до смеха, я хватаю сумку и продираюсь к выходу. Господи, дура мечтательная!!! Что делать? Вылезла наконец, смотрю на часы. Ужас! 17. 07! А еще обратно бежать! Набираю дрожащими пальцами номер телефона. В душе надежда, может сам опоздал?
— Да. Спокойный голос такой.
— Сашенька, я через 5, нет, 7 мин буду, проехала случайно остановку!
Вздох.
— Давай.
Господи, как я бегу! Ведь каждая минута опоздания — один раз прутом. Перебегаю дорогу, ближе, ближе, все, я на месте.
— Опоздала. Констатирует факт. — Жду тебя на морозе. Разве так можно?
Я смотрю на электронные часы на столбе — 17. 15.
— Да, шепчу я. Я знаю, что заслужила.
Тут он впервые улыбается:
— 15 раз.
— Да, 15 раз.
Знаете как больно, когда секут прутом? Я недавно это узнала. Саша сечет меня по голой попе за мои прегрешения. И опоздание — одно из них.
Идем рядом. Из-за предстоящего наказания сжимается низ живота, в голове пустота.
Саша чувствует, что мне страшно, что все внутри меня сопротивляется порке, но я безропотно подставлю голую попу под розгу... В такие минуты мне хочется, чтобы все побыстрее кончилось, хочется, едва зайдя в кватиру, прямо в прихожей спустить трусы и получить причитающиеся горячие, но я робею, оттягиваю наказание в надежде, что забудет, простит... Нет, так не быват.
— Выпорю — прощу, — говорит Саша. Значит, надо плакать и терпеть.
Вот мы и в квартире. Пахнет как вкусно! Тепло! Грустные мысли покидают меня. Ну выпорет, так выпорет, ничего не изменишь уже.
— А я курицу жарю! — говорит Саша, он доволен, любит меня баловать.
— А я чулки новые надела!
— Покажи!
Приподнимаю подол юбки, видна круживная резинка чулка.
— А сзади?
Поворачиваюсь, приподнимаю подол повыше, чтоб были видны черные кружевные стринги.
— Ах, какая попка! Саша запускает руки мне под юбку, гладит бедра, попку, неприкрытую стрингам. Почему-то он особенно любит мою попу, не только лупит меня по ней, но и ласает, иногда положит меня себе на коленки и гладит, гладит, нащупывает мою узкую дырочку, ласкает пальчиками внутри... Я замираю от наслаждения, я вся отдаюсь таким странным и сладостным ощущениям...
Мы сидим на кухне, на угловом диване, обнимает меня, гладит по голове, щекочет шею...
— А помнишь, как первый раз?
— Помню! Здесть, на столе! — отвечаю. И любовью первый раз на столе, и это... ну... наказал меня первый раз... здесь...
— Ага, за то, что зачет не сдала. Помню!
Мне стыдно. Уткнулась лицом ему в ладони, наверное, покраснела.
— А сегодня чем? — шепчу.
— Да вот прутика хорошего сейчас не сыскать! Ремнем, наверное, придется!
Ну ремнем... это не так больно! Настроение стремительно улучшается. Вскакиваю.
— А давай... давай... прям щас! Отстреляемся! Сашка хохочет.
— Ишь обрадовалась! А ремнем-то больше полагается! Один к двум, забыла? Так что выдам тебе все 30!
Ой, блин, правда забыла...
— Саш... может так? не надо 30...
— Опаздывать, дорогая, не надо! Знаешь, как я замерз? Окоченел. Давай-давай, подставляй попку.
— Саааш... простииии... Слезы закапали. 30 ударов это много. Ремень бьет не так больно, как розга, но это дольше. И сидеть потом очень больно... И
