поцелуи, перешедшие просто в обоюдное жевание губ, их руки, лихорадочно ищущие друг у друга то, что надо немедленно соединить, так накалили их чувства, что они уже, словно пьяные, соединенные в единое тело, не понимали где они и что с ними происходит. Они уже стремительно летели на крыльях всепоглощающей любви. Он чувствовал, как его «Малыш» достает ее до самого дна, а она все сильнее прижимает его к себе за ягодицы, стараясь загнать его еще глубже.
— Боже! Какова малышка! Как — бы не проткнуть ее насквозь, — думал он, а ее губы в эти мгновения шептали:
— Как хорошо, милый! Глубже! Давай сильнее! Жми! Дери меня, как сидорову козу! Ах! Какой член! Давай! Дави! Ну! Засади так, чтобы он выскочил у меня из горла...
... Они потеряли счет времени. Он машинально глянул на часы, прошло только пятнадцать минут, а им показалось, что промелькнула вечность. Он чувствовал, как мышцы ее «пещерки» плотно облегают его «Малыша», словно любовные объятия матери, отчего ему становилось невыносимо сладко. Окончательно уморенный этой сладостью, он, словно стремящийся погасить этот необузданный и неуправляемый «пожар», стал заливать его из своего «шланга», чем не уменьшил пламя, а породил в ее теле еще большую бурю сексуальных чувств. Она уже не шептала, а кричала, как будто ее режут, царапалась и кусалась, а когда он слил, она выхватила из себя его член и стала с жадностью отсасывать из него последние, слегка вытекающие капли.
«Ба! Да она просто сексуальная «тигрица» — подумал он и мысленно возблагодарил лейтенанта за то, что тот надоумил его пригласить ее на этот роковой, как он теперь думал, танец. Он мысленно сравнил ее с Люськой и понял, что та просто насиловала его в своих личных сексуальных интересах, а эта девочка умела не только брать, но и щедро дарить ответное чувство.
Измученные, но удовлетворенные, они сидели на этой кровати, где только что перестали бушевать такие страсти, что сейчас они казались им просто сказочными, и тихо и нежно целовались.
— Наташка. Ты знаешь, я подумал, а может быть это просто наша судьба.
— В лице Гошки, что ли?
— Какого Гошки?
— Ну, лейтенанта твоего, который нас склеил.
— А ты знала его?
— Врать не буду. Знала...
— И как он тебе?
— Да так. В медицине говорят «недостаточно совместимы»...
— Как это?
— Да член у него коротковат...
— А у меня?
— А у тебя самое то, что нужно такой бабе, как я. Так что не сомневайся. Можешь засылать сватов. Так и быть. Рискну выйти за тебя замуж, — расхохоталась она и, повалив его на кровать, стала осыпать нежными поцелуями. Он тоже целовал ее, а потом посадил на себя сверху, вставил опять ей то, что так ей понравилось, и они вновь поскакали по бескрайней степи любви.
... Наташка влюбилась в него, как кошка. Это было видно уже всем, да она и не скрывала этого. Он тоже понял, что тонет в этом бездонном чувстве любви к ней. Люська была хищница, она только брала себе его любовь, но и одаривала его и себя безумным сексом. Наташка же просто дарила любовь и отдавала себя полностью, без остатка, любимому человеку. Да, это была совсем другая любовь, ему еще не ведомая и, пока, не до конца понятная. Но он уже твердо решил, что с прежней любовью все покончено, и в его душе ярко расцвел яркий цветок нового, более тонкого и душевного, вперемежку с изнывающим сексом, чувство. Наташка же просто называла это общей гармонией их душ и тел. И он сделал ей предложение, испросив на это разрешение у его отца. Правда, когда они пришли, оба смущенные, с опущенными глазами и виноватыми лицами в его дом, то Пал Палыч сразу все понял, ушел в другую комнату и через несколько минут вышел к ним в форме контр-адмирала.
— Вы что-то хотите мне сказать, не так ли?
— Так точно, товарищ контр-адмирал! — щелкнул каблуками юноша.
— Говорите...
— Папочка. Мы полюбили друг друга, и Валентин просит моей руки.
— Я не тебя спрашиваю, коза! Так, я слушаю вас,
