мужа с аккумулятором не заладилось, и ему пришлось долго с ним возиться. Я нервничала, ворчать стала, чуть было не поссорились... А подъезжаем, ты под проливным дождём... Причём уже давно!... И как ни в чём не бывало... А едва забрался к нам на заднее сиденье и весело о чём-то затараторил, у меня с души словно камень свалился... Приехали, поставили машину, а тебя и след простыл... Потом мельком видели несколько раз с какой-то девицей, вроде бы не нашей... Кто такая?
— В невестах тогда ходила...
— Значит, не институтская и не местная?... И как только она осмелилась туда приехать одна?
— Да не одна она была, а с подружками...
— А почему ты с ней не был на танцах в клубе?
— Не помню... Продолжали, наверно, пить где-нибудь... А может быть, искали подходящее место для ночлега... Ведь эти пионерские палаты на дюжину коек, признайся, вовсе не способствовали тому, чтобы нормально провести ночь...
— Что ты понимаешь под словом «нормально»?
— Ну, прежде всего, чтобы всласть помиловаться с подружкой. Но и выспаться после всех этих передряг не мешало бы... А тут то и дело хлопают двери, зажигается свет, гогот, кто-то в темноте ошибается местом и начинает шарить по тебе...
— Да, поспать спокойно тогда на самом деле не удалось, — вслух соглашается Осадчая.
И в памяти её всплывает, как она ворочалась на койке, время от времени о чём-то спрашивая мужа, лежавшего на соседней койке и ловя себя на мысли, что было бы не так уж и плохо, если бы вместо него там (или, на худой конец, на койке с другой стороны) находился Канунников, мысленно представляя себе, как случайно встречаются их руки...
Леонид встаёт, проходит в туалет, потом задерживается в ванной, а когда возвращается на кухню, Саша по-прежнему стоит у плиты, переворачивая содержимое сковородки. Подходит к ней сзади, обнимает и целует в мочку уха. Она поворачивает к нему голову и отвечает поцелуем в щёку.
— Последи, чтобы не убежало и не пригорело. Мне тоже надо удалиться на пару минут... Если чуть задержусь, выключи конфорки и садись, жди меня.
В ванной она: быстренько обливается водой, но задерживается у зеркала, всматриваясь в лицо, глядевшее на неё оттуда, — порозовевшее, с яркими и припухшими губами. Но особо удивительны глаза — обычно блекло-серые, они стали необыкновенно прозрачными и светящимися счастьем...
— Выпьешь? — спрашивает она, вернувшись к нему на кухню и ставя кастрюльку с борщом на стол.
— Нет, не чувствую надобности. Мне и без того хорошо.
— И мне! Но перекусить как следует не помешает... Тебе как налить, полтарелки или целую?
— Целую... А пока буду хлебать, тебя послушаю.
— О чём?
— О мысленных изменах.
— Ах, вот ты о чём... Чего тут интересного?
— Позволь уж мне судить... К тому же известно, что исповедь о тайных желаниях нередко возбуждает такие же желания и у исповедника, в роли которого мне сейчас хочется побывать.
— Ах, вот ты куда клонишь...
— Любопытство — не грех...
— Как сказать... Да и давно это было, пролетело и не запомнилось...
— И всё же...
— Мужа перевели на работу в Москву. И мы переехали сюда. Дали эту квартиру.
— Когда это было?
— Да лет шесть назад... Я долго не работала, сидела с детьми. Той зимой старший пошёл в школу, а младшего отдали в детсад... Стало скучно... Узнала про бассейн «Москва», купила абонемент на десять часов утра, начала ездить туда. Народу мало, вольготно! И вот как-то, из-за мороза наверно, над водой стоял такой туман, что не видно было на расстоянии вытянутой руки... И надо же, на дорожке, вроде, никого нет, а несколько раз нос к носу столкнулась с одним типом. Плавал он кролем, что впереди — не видел, а руками загребал так, что однажды пальцами мне чуть в глаз не ткнул. От неожиданности я открыла рот и чуть не
