полночи звонки вообще прекратились, и я стал позевывать. Несколько раз поймал себя на том, что засыпаю. До смены было еще два часа. Нужно было держаться. Ничего страшного, если я пока прилягу на топчан и буду смотреть телевизор оттуда. Какую же дрянь, однако, крутят после полуночи...
... — Дежурный! Лейтенант Лукин! Эй! Да, продери ты глаза! — кто-то со всей силы тряс меня за плечи. Я спросонья отмахивался, пытался перевернуться на другой бок, пока наконец не сообразил, что слышу Еремеевский бас. Он был просто разъярен... — Что, так трудно отсидеть положенные четыре часа в смену? Я первый раз вижу, чтобы дежурный позволил себе раздеться, находясь на посту! Объяснительную мне на стол! Сейчас же! А завтра на разбор к начальнику! — Он с треском хлопнул дверью дежурки и ушел к себе в кабинет.
Было мучительно стыдно. Как же это меня угораздило уснуть? Да еще и не услышать, как подошел Еремеев. Я в растерянности оглядел дежурку. На стуле валялась моя одежда. Включая и нижнее белье. Я резко сел, и тут же почувствовал знакомую боль в заднице. С ужасом я оглядел топчан — крови не было, но тупая боль сзади не давала сидеть. Меня опять оттрахали! И где! Прямо в отделении, во время дежурства. Нет, этого быть не может! Я же не сумасшедший и не в коме, чтобы ничего не почувствовать и ничего не помнить!
Я, как мог, натянул на себя форму. С трудом встал, огляделся. Все как всегда, ничего необычного. Кроме одного — это я заметил сразу. Входная дверь была приоткрыта! Грубейшее нарушение в ночное время. Я рванул к двери и ясно увидел на линолеуме грязно-мокрые следы. Одна цепочка следов вела от двери к дежурке, вторая — назад к входной двери. Я в полной прострации разглядывал мокрые отпечатки ботинок, военных ботинок, и по спине медленно поползли мурашки. Меня преследуют! Именно меня! С маниакальной настойчивостью! Нагло и беззастенчиво! Но так не может быть! Он, хоть и подонок, но не дурак! Проделать это прямо здесь, зная, что я не один? Да и откуда он мог знать, что я сплю? Да и сон ли это был? Я бы наверняка проснулся бы и от меньшей боли. Стоп. А ведь входную дверь-то я закрывал, это точно! Так, спокойно! Первое — я не спал, а был в отключке! Почему — с этим еще предстоит разобраться! Второе — у НЕГО в отделении был сообщник! Ведь кто-то подсыпал мне что-то в еду и кто-то открыл входную дверь, когда я потерял сознание! И я знаю, кто это был — Еремеев! Дурь была в наливке, которую он индивидуально всем раздал, а потом потребовал назад баночки! Еще бы, это же улика — остатки наливки со снотворным!
Я рванул к нему в кабинет. Он оторвался от бумаг... — Принесли объяснительную? — Я не слушал его. Я искал баночки и нашел их... они, вымытые, стояли около раковины. Я в ярости оглянулся на него... — Следы заметаете? Подонок! Извращенец! Что я вам сделал? За что вы меня преследуете? Я нормальный, слышите, нормальный! И если у вас не все в порядке с психикой, то найдите себе другой объект!
Я еще что-то орал, кидаясь на него и хватаясь за пистолет. Меня оттащил Колька, мой друг, тоже лейтенант... — Вадька, заткнись! Что ты мелешь? Ты с ума сошел? Что на тебя нашло? Ну, заснул, получишь выговор, и черт с ним! На кого ты орешь, идиот? — Он скрутил меня, благо это было не трудно — сложения я был довольно хрупкого, и оттащил в дежурку. Я продолжал куда-то рваться, и что-то Кольке доказывать... — Ты ничего не знаешь и не понимаешь! Я не могу тебе всего сказать, но он — подонок, сволочь, гад, гад! — я задохнулся и вдруг разразился рыданиями. Меня трясло, а Колька прижал мою голову к груди, обнял, гладил по спине и бормотал... — Ничего, Вадька, все рассосется!
Всё мне сошло, хотя выговор я все-таки схлопотал. Еремеев с тех пор меня сторонился. Я же откровенно его ненавидел, уверенный, что все это подстроил он. Кстати, он был и на том пресловутом банкете, так что все сходилось. Что-то не вязалось, были
