— спросил он, не понимая, реальность это или новый виток его кошмара.
— Нуууу... хуже. Гораздо хуже.
— Ты... умрешь? — тихо спросил Паша.
Козлик бессовестно рассмеялась:
— Конечно, умру. Когда нибудь. Не надейся от меня так быстро избавиться, понял? Нет, Пашутка. Просто у нас с тобой будет ребенок.
— Чтооо?
— И никаких абортов я делать не собираюсь, ясно тебе? Я Козлик, а не живодер.
Это было в последнем классе.
С того дня и пошла круговерть, в которой Паша варился до сих пор. Пять студенческих лет промелькнули одним днем, доверху набитым зубрежкой, памперсами, воем юного Эдуарда, детской кухней, собеседованиями, увольнениями, ночными подработками, сном в метро и свинцовой усталостью в теле. Эдик вырос, пошел в садик, в школу — а круговерть все вертелась, и дни мелькали и мелькали, и некогда было остановиться и перевести дух...
Козлик была идеальным товарищем. Она никогда не ссорилась с Пашей, никогда не теряла чувства юмора и всегда, в любую минуту была готова помочь, даже если валилась с ног. Ее вечная насмешливость отлично поднимала настроение, и для Эдика не было приятеля веселее мамы.
И у Паши не было никого ближе Козлика. Наверно, поэтому у него никогда не было друзей-мужиков.
— Черт подери, — говорил Паша, — с тобой мне и пивная пофигу.
— Не чертыхайся, — отвечала ему Козлик, — а то черт услышит и заберет тебя. Кто мне тогда будет торбы носить?
Она не изменилась с детства: была такой же ершистой и независимой, никогда не говорила о своих чувствах, а на ее ласкательные с непривычки можно было обидеться. На голове у нее был короткий ежик, который она старательно обесцвечивала добела. С ним она была похожа на инопланетянку Нию из старого фильма «Через тернии к звездам».
«Козлик — лучший в мире друг. Мне подарили настоящую дружбу», думал Паша, «но так и не дали любви...»
Он изменил ей еще в школе — и с тех пор привык к сексу на стороне, как к соусу, без которого жизнь была бы безвкусной, как пустая гречка.
Иногда ему казалось, что он так и не проснулся в тот день, когда Козлик разбудила его и сказала о ребенке, и все это приснилось ему, и продолжает сниться, и сам он продолжает спать, и вся его жизнь с тех пор — затянувшийся сон, и все, что нужно сделать — проснуться и стряхнуть его...
***
... Вдруг поняв, что маршрутка стоит на месте, Паша открыл глаза.
Из пустого салона выходили последние головы и спины. За окном был пустырь, стена леса и облезлая табличка — «13-я линия». Конечная.
Замечтавшись, Паша проехал свою остановку и заехал к черту на кулички. Теперь или ждать полчаса обратной маршрутки, или пилять пëхом шесть остановок. Черт.
— Черт, — сказал Паша, выходя на улицу, к облезлой табличке. — Черт! — повторил он, глядя на километры пустыря и гаражей.
— Я здесь, — послышалось сзади.
«Шуточки, блин», подумал Паша, и все-таки похолодел.
На скамейке сидела фигура в пальто.
С минуту Паша смотрел на нее, потом хотел развернуться и идти, — но фигура повторила:
— Я здесь. Ты звал меня?
— Очччень остроумно, — наконец сказал Паша. — А знаете, вы даже могли бы... Не знаю, читали вы Карамазовых и Фаустуса*, или...
_________________________
*«Братья Карамазовы" — роман Федора Достоевского, «Доктор Фаустус" — роман Томаса Манна. И там и там фигурирует черт, одетый в современный костюм (прим. ав)
— За кого ты меня принимаешь? Не только читал, но и позировал. Непохоже получилось, переврали ребята... ну да ладно. Дело не в этом. Садись, в ногах правды нет.
Фигура подвинулась, и Паша замер в нерешительности.
«Псих», думал он. «Как бы так слинять, чтобы не обидеть. А то вдруг буйный...»
— Не. Не буйный, — сказала фигура, уставив в Пашу спокойные стальные глаза, и Паша снова похолодел. — ЗДЕСЬ не буйный. Так что, Пашутка, Павел Ильич? Жена надоела? Шелковых кудрей охота? Да ты садись, чего торчишь, как хуй?
Паша не столько сел, сколько упал на край
