голоногое существо, входя в холл. — Стоп! — существо принюхалось. — Ты что, сердечную дрянь какую-то пил?
— Пил, — говорю.
Алька минуту или больше смотрела на меня. Потом взяла за руку, посмотрела в глаза и сказала:
— Давай спать, а? Обещаю больше никуда не убегать.
Я ушел к себе в комнату, рухнул в постель и уснул, как убитый.
***
За завтраком она говорила мне:
— Слушай, папань... Вот я не пойму чей-то. Вот ты такой заботливый, волнуешься, дрянь всякую глушишь... А где ж тогда ты был все это время?
— Альк... — Крыть было нечем, и я сказал: — Прости меня, ладно? Я хотел к тебе, и написать хотел, и позвонить, но...
— Что «но»? Что тебе мешало?
— Ну... Понимаешь, я хоть и взрослый, и должен был смотреть на тебя со своей взрослой высоты, но... Ты помнишь, как мы общались под конец?
— Как?
— Ну... У тебя тогда начался, извини за правду, сложный возраст. Ты все гадости мне говорила, издевалась, что я тут сижу... Называла меня по-всякому, за маму пилила... А я же не мог каждый день к вам ездить... Ну, я терпел, а потом...
Она долго смотрела на меня.
— Ясно, — наконец сказала она. — Давай, что ли, собирайся, на работу опоздаешь.
Я встал. Никогда еще мне не вставалось так тяжко.
— Сегодня суббота. У вас ведь короткий день, да?
— Да. Но я обычно остаюсь доделывать всякие там дела... Я ведь трудоголик, — криво улыбнулся я.
— Ну ничего. Разберемся с твоим трудоголизмом. Так я за тобой зайду... когда?
— Давай к шести.
— Ну, вот еще!"Короткий день» называется! Буду в четыре, понял? И... жди сюрприза!
— Сюрприза? Какого еще сюрприза?
— Вот тебе так прямо и расскажи! Какой же это будет сюрприз? Такого... Надеюсь, тебе понравится. Все, чеши на работу, а то конкуренты заглотят!
Весь день я думал, что это за такой сюрприз приготовила мне Алька.
Но я и представить себе не мог...
Ровно в четыре раскрылась дверь, и в нее сунулась цветастая голова.
— К вам можно, док? — прозвенел веселый понарошный голос, который я с трудом узнал.
Дверь раскрылась шире, — и еще шире раскрылся мой рот: в кабинет впорхнул настоящий клоун в трико, в рыжем парике, в колпаке с бубенчиками, в панталонах и в розовых туфлях с помпонами.
Лицо и шея его была наглухо замазаны густыми белилами, на физиономии красовались круглые щечки-помидорчики, улыбон на пол-лица и хитрые глазки с ресничками. Посреди всего этого торчал, как клаксон, розовый накладной нос.
— Как делишки, шеф? — вопрошал меня клоун, изогнувшись в умпомрачительном па. — Закис в делах, как вчерашний подгузник? По-моему, самое время проветриться!
Голос его звенел понарошным задором, таким веселым и обжигающим, что рот мой сам собой расползся в улыбку, почти такую же, как у него.
— Алька? Господи!... Ну ты даешь!..
— Какая я тебе Алька? Прошу не путать меня, почтеннейший, со всякими там Альками!
— Да вижу я, что ты клоун...
— Клоун? Ах! — клоун прижал руки к сердцу, изображая безутешное горе. — Ах, какая обида! Какое оскорбление! Назвать клоуном Королевского Шута Шико? Да знаешь ли ты, несчастный, чем клоуны отличаются от шутов? Клоуны бывают где? Правильно: в цирке. А шуты бывают где? Правильно: при королях. Нужно ли мне, ваше величество, объяснять вам разницу между цирком и королями? Вставайте! Вставайте, сир! Вас ждут великие дела!
Шут схватил меня за руку своей рукой в розовой перчатке и, непрерывно танцуя какой-то умопомрачительный танец, потащил меня прочь из кабинета.
— Подожди, — сопротивлялся я, — надо же здесь все...
— Великие дела не ждут! Трям-пам-пам-пля! — отплясывал шут, вовлекая меня в пляс. Он кривлялся так весело и заразительно, что я плюнул на все — и дал вытащить себя на улицу, отворачиваясь от удивленной охраны, и там мы гордо дефилировали по улице, и я, подержанный бизнесмен с брюшком, чувствовал себя мальчишкой, который забыл, что у него сегодня — день рождения, и вспомнил только в последний момент...
Это было