Всё всегда кончается плохо.
Было пять утра. Ира Теряшева сидела на кухне с чашкой кофе, светя себе газовой конфоркой; обычно, когда нападала бессонница, это было самое приятное время и место в жизни, но не в этот раз.
«Была в сети вчера в 22:17«, — по-прежнему гласила Анютина страница «ВКонтакте». Телефона ее не было — у Иры вообще нет ничьих телефонов, даже мистера Федоренко; как-то не вошло в привычку. Худшая катастрофа — та, что еще не произошла, но ты уже не можешь ее предотвратить. Еще хуже — когда теоретически можешь. Но как? Ее способности к наглой театральной импровизации напрочь переставали работать, когда нужно было что-то спланировать заранее, вдобавок не представляя себе, с кем придется иметь дело. Что-то наврать охраннику на входе, который и вчера-то оглянулся вслед ей и Степанковой с каким-то недооформившимся подозрением; а потом... Кто вообще первым там появляется по утрам? Ира совершенно не разбиралась в таких житейских подробностях, и от мыслей о них сейчас впадала в оцепенение, близкое к панике. Была какая-то гложущая надежда, что все обойдется, и добавочный страх, что лихорадочные попытки всё исправить как раз и испортят всё окончательно.
Такая мелочь. Такая глупость. И такие последствия.
Степанкова, черт возьми, просыпайся. Сейчас бы хоть вместе что-то сообразили.
Хотя, конечно, трудно было разделить то, чем вчера всё закончилось, и то, что Ира с ужасом вспомнила уже посреди бессонницы, для которой и первого повода хватило. Всё всегда кончается плохо. Теперь Ира та, кого жизнь за все ее страхи и слабости нещадно прикладывает. Подстраивая всё для этого невыносимо по-дурацки, как у нормальных людей не бывает.
Мир все равно дает понять, что он не для таких, как Ира Теряшева. В нем всегда что-то подстерегает и никогда ничто не бывает простым и прямым. Ира может сколько угодно троллить обывателей на форумах, но все равно будет казаться, что эта их вера в шарлатанские снадобья и тайные энергии — что-то вроде обряда, дани богам глупости, чтобы в остальном жить довольно разумно и практично. Ира может на длинной волне вдохновения сделать одноклассницу чем-то вроде лесбийской рабыни, заняться с ней вконец неслыханными вещами, запершись в федоренковском кабинете, но в итоге Анюта ей примитивнейшим образом все вернет и уйдет страшно собой довольная, это во-первых; а во-вторых, потом посреди ночи вспомнится, что они забыли...
Всё всегда кончается плохо. Хотя Анюте, наверное, кажется, что у них теперь отношения. И, наверное, так и будет: Ира теперь себя ясно ощущала в той же ситуации, которую растолковывала Анюте вчера. Некуда деться. Шоу должно продолжаться, или останется только зарыться в подушку и выть. Неплохое в общем-то шоу, против которого Ира ничего не имела, кроме оставшегося осадка, за который винить можно было, наверное, только себя. С ее замашками надо и уметь проигрывать. Научиться попросту думать лучше о людях.
Это может и не понадобиться, если все кончится совсем плохо прямо сегодня. Хуже всего, что проблемы будут у мистера Федоренко — единственного, наверное, человека, о котором она думала безоговорочно хорошо. И (хотя трудно предположить, что Анюту вычислят) у единственной, о ком ей ничего плохого больше не хотелось думать всерьез. По меньшей мере так, как не хочется думать о недостатках вещи, когда она стала твоей.
«Была в сети вчера в 22: 17», — равнодушничал телефон.
Забавно, на самом-то деле Анюты не в чате не хватает, чтобы лихорадочно вместе соображать, можно ли еще что-то исправить. Ее не хватает здесь, на темной кухне, у ног, чтобы делала то, для чего нужна, желательно молча. Тогда Ира и без ее помощи что-нибудь бы придумала.
Обидно было за тот момент. Тот момент. За то, что он погребен под таким ворохом немедленно навалившихся гадостей. Момент, когда Анюта дорезвилась до того, что стукнула по лицу — и как спонтанно, без театральности тех
