продолжать-то? Попрекать тебя за чрезмерное мальчишеское любопытство? Я в матери тебе гожусь, а тоже не лишена его. Вот и сейчас, чем занимаюсь, а? — Признаюсь, Елизавета Львовна, причём охотно: ваша ладонь не просто ласковая, а животворная, ибо ощущаю, как мой завядший балунчик под её воздействием скоро может проснуться и снова запроситься к вам в гости!Однако, не успеваю я произнести эту фразу, как госпожа Самарина закрывает мне рот ладонью, пропахшей моей спермой и её собственными выделениями. Раздался стук в дверь, и послышался голос господина Самарина: — Лиза! Открой! — Это ты что ль, Коль? — его супруга вскакивает и куда-то тянет меня в темноте. — Погоди, я сейчас.А мне, нежно обняв и дав прощальный поцелуй, шепчет на ухо: — Сейчас я открою тебе дверь в комнату Ксени. Из неё ты выйдешь в коридор. Но не сразу, а убедившись, что мой драгоценный уже здесь... И приведи себя в порядок, застегнись.Оказавшись за дверью, я прислоняю к ней ухо, чтобы послушать, что происходит за нею, как вдруг чувствую, что кто-то прижимается к моей спине, берёт меня за плечи, поворачивает лицом к себе и целует. — Ксеня? — Да, твоя невеста Ксеня!... А ты как оказался у моей мамы и что там делал?... Молчи, молчи! Я всё слышала!И осыпает меня жаркими поцелуями.Я открываю, было, рот, чтобы произнести хоть какое-то оправдание, но она закрывает мне его ладонью: — Молчи, а то нас услышат. Давай лучше отойдём.Когда, мои ноги упираются в какое-то препятствие, а протянутая вперёд рука обнаруживает, что это спинка кровати, Ксеня упирается в неё спиной, опять обхватывает меня за шею, приклеивает свои губы к моим, а короткие промежутки между затяжными поцелуями, продолжает произносить упрёки: — Ну, надо же! Правильно называет тебя мама: проказник, без стыда и совести! А она то же хороша: так заставлять ревновать свою собственную дочь! — Но ты же знаешь, что ваши матери в сговоре и что на всё готовы, лишь бы избавить вас от опасности общаться со мною так, как нам это хочется. — Знаю. А потому предлагаю тебе сделать мне то, чего они так боятся. Тем более что я давно этого хочу.Она разжимает свои объятия, берёт меня за руку и куда-то ведёт. — Вот кресло. Садись. А я залезу к тебе на колени. Вот так хорошо?Мы возобновляем наши ласки, причём одна моя длань, обняв её за шею, проникает за верхних край ночной рубаки и начинает гладить то одну, то другую округлости бюста и пальпировать маленькие сосочки, а другая, поглаживая кожу ног, постепенно продвигается от коленок вверх по внутренней стороне бёдер. — Как видишь, панталон на мне, как и на маме, нет.Видеть я ничего не вижу в такой темноте, но кончиками пальцев ощущаю обнажённую кожицу на внутренней стороне раздвинутых бёдер, перебираю волоски на лобке, нащупываю щёлочку, просовываю туда палец, начинаю водит им по самому краю, нащупываю вверху маленькую пуговку и принимаюсь тереть её, пока она, затвердев, не увеличивается в размере.Ксеня прижимается ко мне и покрывает частыми-частыми поцелуями. И в этот момент до нас доносится голос её мамаши, причём явно из уже приоткрытой двери: — Ксеня, ты спишь?Ксеня живо опускает ноги на пол и отвечает, причём намеренно недовольно: — Как же? Разве тут уснёшь? Чем ты занималась с моим Сашей? — Он у тебя? — Если бы! Пыталась задержать его, но он выскочил, словно угорелый... — Погоди, я сейчас лампу зажгу. — У тебя есть минута, — шепчет мне Ксеня. — Беги! — Где дверь? — также шёпотом спрашиваю я.Она берёт меня за руку и ведёт к двери, открывает её и на прощание нежно обнимает и целует.30. 4 — между маман и тётей.Оказавшись в коридоре, я привожу себя в порядок и сразу же направляю свои шаги к комнате Марии Александровны, но по пути обращаю внимание на полоску сета, сочившуюся из неплотно прикрытой двери библиотеки. Толкаю её и вижу тетю Таню, сидящую на
