вслух.
Ответом мне была тишина.
Я развернулась к машине, намереваясь сесть на свое место и мысленно проклиная свою глупость, беспечность и трусость... и вскрикнула от ужаса — на водительском сиденье сидела... я с перерезанным горлом.
— Но... как? — спросила я вслух, внимательно рассматривая сидящее передо мной тело в ярко-синем узком платье с глубоким декольте.
Глаза были открыты, но теперь казались не серо-голубыми, а грязно-зелеными. Свежевыкрашенные в золотистый цвет волосы выглядели блеклыми. Показавшееся мне безумно красивым в бутике платье теперь было больше похоже на пропитанную кровью тряпку, небрежно наброшенную на нелепое костлявое тело. Мой труп слегка свесился влево, и кровь, все еще сочившаяся из глубокого пореза на шее, тонкой струйкой стекала по голому плечу и собиралась маленькой лужицей на земле возле дверцы.
— Нравится? — снова раздался за моей спиной тот же голос.
Я мотнула головой, тупо глядя на красную лужицу.
— Если будешь продолжать в том же духе, все закончится именно так, — сказал мой невидимый собеседник.
— Чего вы хотите? — спросила я глухо.
— Я хочу дать тебе шанс.
— Зачем?
— Для тебя еще не все потеряно. Если ты захочешь им воспользоваться, все будет хорошо. Если же нет, то я оставлю тебя вот в таком виде. Тебя найдут только завтра утром, а до тех пор бродячие собаки отгрызут тебе руку и сильно изуродуют лицо...
— Я... я согласна... — прошептала я, и слезы брызнули из глаз.
— Хорошо, — я ощутила теплую мягкую ладонь на своей спине, а потом все вокруг померкло...
Я очнулась от звуков клаксонов. Оказалось, что я все еще стояла на том светофоре, хотя уже давно горел зеленый свет. Мои щеки вдруг опалил румянец, я резко вывернула руль и выехала на главную, которая вела к клубу.
На часах было без пятнадцати семь.
На место я прибыла одной из первых, но Олег уже ждал меня у входа с огромной охапкой белых роз — моих любимых цветов. Швейцар помог мне выйти из машины, затем сел на мое место и тихо отвел ее на закрытую стоянку позади клуба.
— Ясенька, милая, — улыбался Олег, целуя меня в щеку, — ты великолепно выглядишь.
Я улыбнулась ему в ответ, приняла из его рук цветы — совсем не колючие, видимо, какой-то специальный сорт — и вместе с ним прошла внутрь.
Танцпол был украшен цветами, воздушными шариками, а позади ди-джейского пульта висел огромный плакат с надписью: «С Днем Рождения, Доченька!» — именно так, все слова с большой буквы. Разумеется, плакат был не рукописным. Разумеется, его подготовка и печать обошлись не в одну тысячу рублей. Разумеется, мне было приятно.
Но где-то в груди, в районе сердца что-то больно кололо. Ощущение, что все это ненастоящее, что все это не со мной. Вот и Олег, он смотрит на меня, улыбается, а глаза его говорят совсем не о том, о чем говорят его губы и руки. Они как будто ищут во мне какие-то изъяны, чтобы потом можно было сказать: «А вот ты...»
Мы подошли к отведенному нам столику, сели на мягкие диванчики. Нам тут же принесли коктейли — мне любимую «Маргариту», ему безалкогольный «Мохито».
Мы выпили, не чокаясь, одарив друг друга вежливыми улыбками. Но его глаза оставались такими же холодными и требовательными. Странно, что я раньше не замечала у него такого взгляда.
Потом в зале появились родители в сопровождении охраны. Папа кивком поприветствовал нас с Олегом. Мама улыбнулась. Егор тоже повернул к нам голову и кивнул. Но в его глазах какая-то злость.
Заходят еще люди. Подходят к нашему столику, целуют руку мне, пожимают Олегу. Но в их глазах нет радости от того, что они пришли сюда. И я вижу, что им неприятно находиться здесь. Они не хотят общаться ни со мной, ни с Олегом, ни с моим папой, ни друг с другом. Они здесь только потому, что каждому из них что-то нужно от других.
И я вдруг понимаю, почему мои друзья и подруги поздравляют меня с днем рождения только в этом году — потому что только
