ноги согрелись, и она приходила в себя, с интересом рассматривая дом.
Мне пришлось подпрыгнуть, чтобы схватить свисающий с края обвалившегося потолка кусок старого сена. Сухое. Отличная растопка. Сверху сена, я уложил в печь каких-то щепок и досок, валявшихся на полу. По-видимому, это и были остатки потолка.
— У тебя есть спички? — спросил я Лену.
— Нет... — сказала она, растерянно хлопая по карманам мокрого полушубка.
Я принялся вытряхивать рюкзак. Вино, пистолет, ракетницы. Ни спичек, ни зажигалки нет. Впервые за много лет я пожалел, что бросил курить. Пришлось отломить у одной новогодней петарды кончик запала. Попробовал чиркнуть его о кусочек какой-то старой железяки, валявшейся у печки. Выскочили несколько искр, но кусочек тут же раскрошился. Сломав четыре ракетницы, и тщательно очистив железяку от ржавчины, я наконец-то смог поджечь солому. Быстро, как по волшебству разгорелся огонь, ярко освещая все пространство перед печкой.
— Ура! — радостно воскликнула Лена.
— Да. Теперь совсем другое дело. Иди к огню. Будем считать потери.
Лена встала босыми ногами на холодный пол и мелкими шажками на носочках приблизилась к печке. Я, подкинув в печь еще досок, принялся осматривать ее ноги. Обморожения не было. Ножки порозовели, принимая свой естественный цвет. Заметив, что ее гамаши насквозь промокли, я попросил, чтобы она все быстро снимала.
— Отвернись, — попросила Лена.
Я повернулся к заросшему пылью окошку.
— Если трусы мокрые, то снимай их тоже. Обернешься моей курткой, — сказал я.
— Саш, да я вся мокрая. Я на спину упала в воду.
— Вот черт! — выругался я, — снимай тогда все, обернись курткой и садись ближе к огню.
У меня тоже были мокрые ноги, и пришлось снимать брюки и подштанники. Соорудив из палок некое подобие сушилки, я развесил на ней наше мокрое белье. Особенно жалобно смотрелся Ленкин промокший полушубок.
Мне пришло в голову залезть на печку, чтобы проверить, есть ли там что-нибудь. Здесь я обнаружил небольшое, наполовину истлевшее, одеяло и еще какие-то тряпки. Не густо, но хоть что-то. Взгляд опустился вниз. Лена сидела на корточках, подложив под себя прогретые у печки доски, укутавшись в мою куртку. Отблески огня плясали причудливый танец в ее задумчивых глазах. Какое же все-таки красивое у нее лицо. Вот так работаешь рядом и не замечаешь. Да и не сказать, чтобы там, в офисе она была такая же красивая как сейчас. Испуганная, замерзшая, беззащитная. Меня вдруг захлестнула такая волна нежности к этой милой женщине, что захотелось заключить ее в объятия и греть своим телом, наслаждаться ее объятиями. Строго говоря, тело у нее тоже было великолепное. Моя куртка, накинутая на плечи, не могла скрыть все прелести. Я видел ее прекрасные ножки, с маленькими детскими ступнями и розовыми пальчиками, гладкие упругие бедра, голые коленки. Снять бы сейчас с нее эту куртку...
Неожиданно, словно почувствовав мой взгляд, Лена подняла на меня глаза.
— Я уже думала, что мы погибнем, — честно призналась она.
Быстро отводя взгляд, я засуетился на печке, доставая одеяло, чтобы она не догадалась, что я на самом деле рассматривал.
— Ну, еще чего! Врагу не сдается наш гордый... Агдам, — мой взгляд вдруг упал на бутылки вина, валяющиеся на полу у рюкзака, и сразу в голову пришла идея, — Лен, раз уж мы целы и невредимы, то нет оснований откладывать праздник!
Лена оглянулась на бутылки.
— Пить очень хочется, — призналась она, — но пить просто вино... без закуски...
— Это все же лучше, чем вообще не пить, — продолжал я ее уговаривать в шутливой форме, — может закуска сама придет к нам. Ты же хотела медведей?
— Если придут медведи, то боюсь, что закуской станем мы, — рассмеялась она своим несравненным звонким смехом.
Этот смех словно теплым одеялом скрыл от нас все воспоминания о перенесенном страхе и боли. Я тоже засмеялся и спрыгнул с ...
