взбалмошной особой, готовой как «давать», так и «обламывать» сугубо на свое усмотрение.
Именно так, на свое усмотрение, она и ныне действовала, добывая новый экземпляр для моей коллекции. Проявленным рвением, похоже, была весьма горда. Всю работу за меня проделала, оставив напоследок несколько самых приятных штрихов, которые мне следовало черкануть собственноручно в книге жизни Полины Ильченко, Прохорчук в девичестве. Львиную долю сих записей я уж начертал размашисто, оставалась последняя. Самая витиеватая, с мудреным вензелем в конце.
Смысл росчерка заключался в двух «заготовках», полученных из рук Дашки-распутницы. Это были небольшие клочки туалетной бумаги, упомянутые ранее. После того, как я вручил их брюнетке, она очень старательно обратила их в своеобразный предмет фетиша. Каждый из лоскутов был любовно заправлен в задний проход и во влагалище. Полученные комочки извлечены наружу и переданы мне. Процесс происходил в режиме демонстрации, на глазах, ошарашенной развитием событий, Полины.
Когда я небрежно закидывал бумажки в её торжественно распахнутый рот, она смотрела на меня, как на умалишенного ученого, проводящего сомнительный научный опыт. В связи с этим было бы уместно назвать её подопытным кроликом. Но вместо этого она услышала иную скабрезность.
— Будешь сегодня корзиной мусорной, урной, — язвительно усмехнулся я, и взялся рукой за член, лоснящийся слюной испытуемой вкупе с остатками красного вина.
Второй рукой придержал подбородок Полины, чтобы та рот закрывать не спешила. Заодно и к пунцовой головке вплотную голову подтянул. Совершая ритмичные движения пальцами по крепкому стволу, в два счета довел себя до оргазма и, запрокинув голову, с бесшумным содроганием тела, стал изливаться в распахнутые уста своей новой послушницы.
Порционные выбросы белесой жидкости походили на легкие истребители, усаживаемые ловким авиадиспетчером на взлетно-посадочную полосу военной базы «Б-1903». Вдогонку четверке стремительных штурмовиков из мочеиспускательного канала была выдавлена, и стряхнута вниз пара одномоторных самолетиков «Сessna» из числа гражданской авиации. По завершению посадки смешанной эскадрильи, авиадиспетчер в моем лице блаженно отвалился на боковую стенку и перевел дух.
Едва схлынули волны неги и томления, я вновь стал грозен и деловит. Безусловно, для приведения себя в порядок можно было воспользоваться туалетной бумагой, находившейся под рукой в избытке. Но это было неинтересно. В мой крутонравный образ куда гармоничнее вписывался иной способ наведения марафета. Я потянул край запачканного топика Полины, и воспользовался им, вместо полотняной салфетки. Нагло завернул в материю обмякший пенис, и насухо вытер его. Тот же номер провернул с опустошенной мошонкой и заслюнявленным анусом.
Посмотрел на Полину, что она? Полный порядок. Сидит смиренно, с напиханными в рот бумажками. Бытовая целлюлоза охотно впитала часть густой спермы, и сделалась грязно-бурого цвета. Теперь, когда в паху был полный порядок, можно было натягивать штаны и завершать боевое крещение Полины. Ширинку застегивал намеренно долго, издевательски перешептываясь с довольной Дашкой о походе в кино на Бекмамбетовского «Президента Линкольна: Охотника на вампиров». Благо, кинотеатр находился здесь же, в торговом центре, и сеансы шли один за другим.
Оправившись, наконец, я воззрился на Полину, пребывающую в состоянии испуга.
— Чего сидишь, родная? Жуй, давай.
Шатенка изумленно скосила на меня обескураженные глаза, полагая, вероятно, что ослышалась.
— Жуй-жуй, нечего мне глазки строить.
В подтверждение серьезности своего безрассудного распоряжения, я даже рот ей закрыть помог и несколько искусственных движений нижней челюстью за неё сделал. Убрал руку — она продолжила жевать, хотя и вяленько, что вполне естественно.
Морщась и давясь
