И разве не ты только что на деле доказывал их правдивость? Так что, не прибедняйся, пожалуйста!..
— Да я и не прибедняюсь... Но и забывать об инструменте не гоже... Чтобы мы делали без него?... Потому-то его и следует холить и лелеять...
— А я что делаю?..
— Молодчина!... А вот взглянуть на него, ещё раз предлагаю, не желаешь?
— Это что, поможет?
— Кто знает?...
— Так всё равно темно, не видно ни зги...
— А ты зажги свет.
— Можно... Но для этого нужно выйти из постели...
— И что же? Ты боишься?
— Да.
— Чего?
— Что ты увидишь меня, в чём мать родила. Я всё ещё стесняюсь тебя...
— Неужели?
— Представь себе, да!
Она и на самом деле стесняется предстать перед его взором во всей своей наготе, опасаясь, какое впечатление произведут на него её довольно обширная талия, низкий и малость отвислый таз,... жировые складки на животе и бёдрах...
— Ну хорошо. Давай это сделаю я... Где выключатель?
— Лежи, лежи! Я сама...
Саша откидывает одеяло, спускает ноги на пол, идёт к двери, дёргает за шнур выключателя и кидается обратно к постели, где её, выпроставшись из-под одеяла и протянув к ней руки, ожидает Леонид:
— Какая прелесть!... Да не души ты меня так сразу в своих объятиях! Дай вволю налюбоваться тобой, совсем голенькой!
— Вот этого-то я и не хочу...
— Почему?
— Не помню уж кто, Бальзак вроде бы, советовал женщинам, которым уже за тридцать, не показываться мужчинам обнажёнными...
— Бальзак со своими советами давно устарел.
— Не скажи... Одно дело — юная дева с прямым станом, маленькой, но твёрдой грудкою и осиной талией, а другое... Кстати, о девушках... У тебя сейчас есть кто-нибудь?... Признавайся!
— Есть, даже целых две...
— Целых две!... И как же ты с ними управляешься?
— Никак! Та, которой я отдаю предпочтение и не прочь бы был на ней жениться, не пожелала бросить ради меня свою студенческую компанию, и если бы в последний момент я не созвонился с другой, то наверно встречал бы Новый год у себя дома.
— С мамой?
— Да нет, мама уехала в гости к родственникам.
— И ты, воспользовавшись этим, пригласил к себе эту вторую девушку?
— Нет... Сам Новый год мы встречали с ней у моих знакомых, и только под утро, здорово подогревшись вином и танцами, поехали ко мне домой...
— И там ты её... Это было первый раз у вас с ней?... Или вы уже...
— Ни то, не другое!... Ты не поверишь... Ей ещё нет восемнадцати, и как она была до того девственницей, таковой и осталась...
— Ни в жизнь не поверю! Что же ты делал с нею, когда привёз к себе домой? Разговорами занимал? Как бы не так! И она, небось, знала, что там должно последовать...
— Ты права. Всё-то она знала и на всё, наверно, была согласна... Во всяком случае, едва мы приехали, я раздел её и уложил вместе с собою в постель. И там мы вовсе не спали...
— Представляю, что ты там выделывал с ней...
— Да, выделывал, но самого главного так и не сделал, оставил её в целостности...
— Отчего же, если она, как ты говоришь, на всё была согласна, не сопротивлялась?
— Ни о каком сопротивлении и речи не было. Она была со мной гораздо более покладистей, чем ты сегодня... Всё зависело от меня... А мне не захотелось доводить дело до логического конца.
— Странная прихоть... И с чего это вдруг?
— Наверно, потому, что, в отличие от большинства, предпочитаю ходить проторёнными путями...
— Ну. конечно, там надо ухаживать, возиться, а тут... Как это ты сказал: всунул, вынул и бежать!
— Наоборот. с зелёной девочкой всё проще: на её влюбчивость (чаще всего первую) накладывается ещё страшное любопытство... Гораздо больше приходится возиться с так называемой полудевой, уже попробовавшей запретного плода, но
