лестнице и бегу к главному зданию. На верхней террасе виден свет. Неужели всё ещё играют? Взбегаю по ступенькам, открываю дверь и сталкиваюсь с госпожой Ульман. — Саша, ты? Где тебя носит? Тут все тебя обыскались. — Значит, искали? — говорю я, прижимая её к себе и целуя. — Ещё как! — отвечает она, осторожно стараясь разжать мои объятия. — Твоя мама просила, как только ты появишься, зайти к ней. — А к вам потом можно будет забежать? — Зачем? Всё никак не угомонишься? — Наоборот. Страшно утомился и валюсь с ног от усталости. — Так и отправляйся спать! — Пытался, но сон не идёт ко мне. — Отчего же? — Разные мысли одолевают. Вот и хотел бы поделиться ими с вами. — А почему не с мамой? — Думаю, что ей сейчас не до меня. — Зачем же она просила заглянуть к ней? — Кто ж знает? Ну да ладно, пойду схожу. А потом всё-таки можно заглянуть к вам? — Зачем? — Чтобы исповедаться. Для начала. — Ты сможешь найти меня здесь. — Вы не идёте спать? — Не иду, пока все не разошлись.И она кивает головой наверх. — Сочувствую вам, Мария Александровна, вам тоже сегодня досталось.И, пользуясь случаем, снова обнимаю и целую её. На сей раз она не отклоняется от этой ласки. Но едва моя длань опускается ей на грудь, как она упирается в меня ладонями и мягко, но непреклонно снимает со своих плеч мои руки. — Иди, тебя ждут. — Вот было бы здорово, если бы меня ждали не только там, наверху, но и здесь, — говорю я и удаляюсь.Поднявшись на второй этаж, останавливаюсь перед комнатой маман в раздумье: войти или заглянуть раньше на террасу, чтобы посмотреть, есть ли там кто из прочих дам. И пока я стою так, словно Буриданов осёл, дверь оттуда открывается, кто-то (я не успеваю заметить, кто) входит в коридор и тут же натыкается на меня. — Бог ... мой, кто это?По голосу узнаю госпожу Самарину. — Елизавета Львовна? — Это ты, Саша? Нашёлся? Тебя тут все обыскались. Мама твоя особенно. Ты к ней идёшь? А ко мне прежде не спустишься? Пока тут игра не кончится.Она берёт меня за талию, прижимает к себе и ведёт вниз, не разжимая своих объятий. Мы спускаемся на первый этаж и направляемся к двери её комнаты, она берётся за ручку, тянет её на себя, мы перешагиваем порожек и, оказавшись внутри, стискиваем друг друга в объятиях, а наши губы сливаются в долгий-долгий поцелуй. — Ну, так где там твой балунчик? — интересуется она, протискивая руку меж нашими животами. — Ого! Ничего себе пташка! Да она, кажется вот-вот спорхнёт и улетит. Что нам с ней делать? — Вы, вроде бы, хотели взглянуть на неё... — Хотела, и сейчас не прочь. Но надо зажигать свет, а времени в обрез. Вдруг моему драгоценному взбредёт мысль то же за чем-нибудь заглянуть сюда... Дай-ка я закрою дверь на щеколду... Вот так... Что будем делать дальше с твоей птичкой? — Поместим в гнёздышко... Разве нет? — Какой ты догадливый... Но как бы нам поудобнее пристроиться?Продолжая держать меня за мою пташку, она делает несколько шагов в полной темноте и продолжает: — Ага, вот, кажется, краешек постели. Присядь-ка здесь и помоги мне приподнять как можно выше подолы моих юбок. Вот так, спасибо!И мигом взбирается мне на колени. Обнаружив, что на её бёдрах больше ничего нет, я спрашиваю: — Куда же делись ваши панталоны? Помнится, за ужином... — Да, за ужином были, а теперь вот нет! Дай, думаю, избавлюсь от них... Вдруг они излишне помешают моему любезному балунчику?С этими словами она вводит его в своё совсем уж мокрое гнёздышко и, обняв меня за шею и опираясь на колени, сжимающие мои бёдра, начинает скакать на них. — Мы ведь так уже пробовали, мой мальчик? Я всё правильно делаю? Ничего не забыла?Я просовываю ладони ей под зад и, то помогая ей приподнимать его, то поглаживая кончиками пальцев кожу вокруг анального отверстия, в довольно
